Так, а я последнюю возьму

2.

4.

6.

Девушка в камине, какие красавицы, одна лучше другой

Рассказ "Под покровом волшебства"


Давным-давно в Ирландии накануне Иванова дня (24 июня) путник медленно ехал верхом по лугам Коннахта. Он держал путь к морю, на запад, и эта поездка не была похожа ни на одну из тех, что случалось ему предпринимать в своей жизни. Вечер выдался довольно тихим. Живые изгороди наполняли воздух ароматом жимолости и куманики, а трава под копытами его коня в наступающих сумерках мерцала белыми огоньками маргариток.

Перед ним раскинулся лес, могучие стволы дубов и ясеней были окутаны легкой дымкой, а вдали неясно вырисовывались голубые склоны гор Коннемара. На небе появился серебристый серп луны, сумерки сгущались. Несмотря на это, путешественник упорно продолжал свой путь, слыша только шелест травы и поскрипывание седла. Но стоило ему приблизиться к лесу, как он придержал коня. Другие звуки наполнили воздух. Завибрировали струны арфы, запели флейты, голоса которых походили на журчание сверкающего ручейка, а сквозь музыку пробивался звон колокольчиков на упряжи, что предвещало появление большой процессии.

Мгновение спустя из леса появилась великолепная колонна всадников - семеро облаченных в золото рыцарей на белоснежных конях, увешанных золотыми колокольчиками. Среди всадников были и женщины, причем все — принцессы, это было видно по их платью. Заметив путника, они склонили свои грациозные шеи, их сверкающие глаза подарили ему такие ясные, строгие и страстные взгляды, что его Сердце сжалось. Незнакомцы то появлялись, то и исчезали в тумане, это были, казалось, земные создания и в то же время нет. Они двигались в ореоле света, а позади них, за дорогой, ведущей в глубь леса, открывался вид на могучие крепости, залитые сверкающим светом.

Впоследствии путешественник не мог вспомнить, сколько он простоял, разглядывая сверкающую процессию. Всадники гарцевали перед ним недолго, однако, сравнить этот миг с течением человеческих часов, дней ночей было невозможно, так же как и ритм их музыки был чужд биению человеческого сердца. Наконец, как позднее говорил путешественник, он уже больше не мог видеть всадников и до него доносилось только эхо мелодии, которую ему потом ни разу не удалось вспомнить. Золотистый свет и далекие дворцы с многочисленными башнями исчезли.

Он пришпорил коня и рысью доскакал до опушки леса, где не смог найти ни одной примятой или потревоженной травинки. И всадники, и страна, возникшая за деревьями, исчезли бесследно. Путешественник еще долго ждал и прислушивался, но не увидел и не услышал ничего, кроме нетерпеливого ржания своего коня.

В конце концов, он отправился по своим делам, но весь остаток его жизни был озарен воспоминаниями об этом мгновении. Он состарился, и многое позабыл, но тот вечер не мог забыть никогда. Подремывая у очага, старик рассказывал эту историю снова и снова. Он рассказал ее своему сыну и сыну своего сына, и всякий раз во время рассказа, даже когда он уже стал старым и дряхлым, его лицо снова светилось молодостью, глаза сияли, а слушатели завидовали, что ему выпало счастье увидеть тот луг, залитый лунным светом.

В том, что ему выпало счастье стать свидетелем такого события, не может быть никаких сомнений. Он видел процессию из множества фей, встретил сказочные существа, носившие человеческий облик и наделенные нечеловеческой силой и властью, которые когда-то населяли глухие уголки мира. И он был одним из последних смертных, кому довелось увидеть подобное зрелище. Именно поэтому все завидовали ему. В те времена феи начали уходить от людей. Это была эпоха, когда людям приходилось отвоевывать землю у зеленых лесов, когда купцы добирались до самых далеких уголков нашей планеты, когда даже в самых глухих и отдаленных местах стали возникать поселки и города. По мере покорения дикой природы, которая давала приют феям, те стали избегать людей. Но так было не всегда.

Во времена туманной юности нашей истории, еще до того, как мир был описан и подчинен законам смертных и непоколебимые границы отделили человеческий мир от другого, сказочного, феи свободно странствовали среди людей, и два этих народа были хорошо знакомы друг с другом. И все же эти знания никогда не были исчерпывающими, и истории, приключавшиеся с людьми и феями, всегда были полны неведомого, потому что люди и феи — создания разных миров.

В те времена людям приходилось нелегко. Они были слабыми, затерянными на огромной и дикой планете, и им пришлось подчинить жизнь планеты своим законам: установить четкие границы для себя и окружающих их существ, создать страны и королевства, установить иерархию среди себе подобных, чтобы каждый знал свое место.

Мир фей, напротив, не имел строгих правил и был полон амбиций, капризов, изменчивости и непостоянства. Феи существовали в облике людей, временами прекрасных, но бывало, что и нелепых. По своему желанию они могли принять вид оленя, сокола, цветка, драгоценного камня или же стать невидимыми. Хотя они жили в местах, связанных с известным человеку миром, их среда обитания была наделена и другими измерениями. Их королевства появлялись и исчезали в одно мгновение, и это очень беспокоило людей, ведь где-то рядом протекала сложная и необъяснимая жизнь, незаметная для их хрупкого и ненадежного мира.

Вполне естественно, что феи порождали слухи и предположения. Любопытные, наделенные страстью давать названия и описывать все вокруг, люди сохраняли свои мимолетные впечатления о них в песнях, рассказах и стихах. Сначала давалось название, так как имя каждой вещи наделялось необъяснимыми признаками этой вещи (эта традиция в некотором роде сохранилась и в наши дни). Таким образом, существование названий уже давало какие-то средства контролировать явления, ими обозначенные.

Как и все остальное по части фей, первоисточник появления их названия остается неизвестным. Словами, соответствующими слову «фея», в Испании и Италии были «fada» и «fata» Очевидно, оба они были производными от латинского слова «fatum», то есть судьба, рок, что являлось при» знанием умения предсказывать и даже управлять человеческой судьбой. Однако во Франции сходное с ним слово «fee» происходит от латинского «fatare» через старофранцузское «feer», означавшее «очаровывать, околдовывать».

Это слово говорит о способности фей изменять мир, который видят смертные. От этого же слова происходит английское слово «faerie» — «волшебное царство», которое включает в себя искусство колдовства и весь мир, в котором феи существуют. «Fairy» и «Fay», что означает фея, эльф, являются другими производными этого слова-прародителя и относятся только к отдельным существам.

В Англии волшебных существ называли также «эльфами».

Слово «эльф» пришло в Англию из скандинавских и древнегреческого языков. В Скандинавии понятию эльф соответствовало «alfar», которое, поскольку волшебники были связаны и с земными предметами, имело отношение к воде и горам.

Смертные использовали эти взаимозаменимые термины для обозначения обширного ряда непостижимых существ. Помня о природе фей, они чаще всего обозначали их с помощью эпитетов — Господа, Добрый Народец или Материнское Благодеяние и так далее. В те дни использование настоящего имени такого существа таило в себе угрозу, а в случае с феями было просто неразумным из-за непредсказуемого характера и неограниченного могущества этих существ.

Для удобства классификации все их общество могло быть условно поделено на крестьянство и аристократию. К крестьянам относились феи — потомки духов, которые покровительствовали природе. Они были хранителями полей, деревьев, лесных озер и горных потоков. Хотя они и обладали в некотором роде могуществом обитателей волшебного царства — могли стать невидимыми или предстать в другом облике, — эти феи были дикими существами, и их встречи со смертными были сравнительно редкими, в отличие от их благородных родственников. О присутствии такой феи чаще всего говорили косвенные признаки, свидетельствовавшие об их деятельности: примятость травы, по которой ходили невидимые волшебницы, шелест в ветвях деревьев, мерцание льдинок в морозных узорах на оконном стекле.

Аристократия волшебной страны была совсем иной. Известные как странствующие феи, эти существа, как принято считать, были потомками древних, побежденных богов. Это была могущественная раса, населявшая подземные и заморские царства, для смертных встреча с ними была пределом мечтаний, но и таила в себе множество опасностей. Скандинавские «alfar» подразделялись на хороших и плохих: Lioza' lfar, или Светлых Эльфов — обитателей воздуха; Doka'lfar, или Темных Эльфов, чье королевство помещалось под землей. У шотландцев были те же отличия: одних фей называли «The Seelie Court», или Благословенным дворцовым обществом, и «The Unseelie Court», последние чаще всего считались мстительными духами усопших.

Ничего подобного не было ни в Уэллсе, ни в Ирландии: их странствующие феи были подобны той процессии, что видел наш путешественник на лугах Коннахта, и воспринимались как одно целое во всех их многообразных проявлениях. В Уэллсе их называли «Тилуиф Тедж», или Прекрасное Семейство. В Ирландии они были известны под именем «Дэйойн Сайд», что означало Обитатели Волшебных Курганов, из-за того, что они прятали свои дворцы под поросшими травой холмами.

Фактически именно Ирландия дает нам все многообразие странствующих фей и им подобных. Ирландские сказки и песни прослеживают их тысячелетнюю историю, еще до того времени, когда стало опасным пересекать границы, отделявшие их мир от мира смертных, до того, как люди стали бояться стать пленниками страны фей, и раньше тех времен, когда любовь, которая могла возникнуть между смертным и феей, превратилась в безнадежную тоску и страдания.

В то время остров еще не был полностью разведан и описан. Его холмы, озера и реки еще не имели названий. Но смертные уже заселяли эти земли. Согласно летописям Ирландия была заселена людьми, называвшими себя ферболгами» Они и стали первыми покорителями дикой природы.

Однажды в первый день мая пришедшее с севера облако заслонило солнце и погрузило во тьму холмистые просторы острова. Оно задержалось на вершине горы Конмейкн Рейн в самом сердце Ирландии и провисело в воздухе три дня. Когда туман рассеялся и был унесен в море, колонны сверкающих воинов спустились с горы, рассеяли народ ферболгов и заняли остров.

Волшебные воины пришли с заколдованного острова, находящегося на вершине мира. Они прибыли на эту зеленую и прекрасную землю на темном облаке, повисшем над горой Конмейкн. Люди называли их Туата де Данан, что означало «народ богини Дану» — богини плодородия (это название появилось благодаря их волшебной способности увеличивать урожай). Первые летописцы прославили их как «самое приятное и восхитительное общество, обладавшее самым совершенным оружием и великолепной одеждой; искусных музыкантов, одаренных богатым умом и всегда пребывающих в хорошем настроении; самым волшебным народом из тех, что когда-либо появлялся в Ирландии». Их могущество было беспредельно, ведь они обладали волшебными талисманами: копьем и мечом, побеждавшими любого противника, да еще котлом, в котором никогда не переводилась еда.

Сколько времени Туата правили островом, никому не известно, но еще в старые времена, более древние, чем ирландский гранит, они были побеждены, несмотря на свои талисманы, смертными завоевателями — предками галлов, которые стали править островом. Народ Туата спасся, став невидимым. Одни из них создали королевства в горных пещерах и на дне озер Ирландии, Шотландии и Уэллса, другие обрели свой дом далеко за морями к западу от острова. Они окружили свои королевства невидимыми стенами, неприступными для большинства смертных.

Это было началом отступления Туата, и в те времена их стали называть Дэйойн Сайд. Но окончательно они исчезли только через сотни и сотни лет. Тем временем эти героические создания продолжали сражаться и любить, оставаясь невидимыми для победивших их людей.

Многие столетия феи и смертные, хотя и жили в разных мирах, были тесно связаны друг с другом. Объединенные миром рек и морей, лесов и полей, два народа тянулись друг к другу. Вновь и вновь обитатели волшебного царства отваживались появляться в мире смертных, и тогда вспыхивал огонь любви или возникало братство по оружию. Снова и снова смертные отправлялись в путешествия, не подозревая, что пересекают границы волшебного царства, где их ждут удивительные приключения. Для окруженных водой ирландцев каждое морское путешествие таило в себе опасность. Воды Ирландского моря и Северной Атлантики изобиловали странными движущимися островами, как ирландские имрамы — сказания о путешествиях. Путешественники рассказывали о том, что одни острова населяли люди с головами кошек, другие — с головами собак, там били фонтаны молока, эля и вина, обитали гигантские лошади, обладавшие способностью изменять все предметы: брошенные в одну сторону они становились белыми, в другую — черными.

В те дни трудно было предсказать, пройдет ли морское путешествие спокойно или же яростный ветер и морские течения собьют с курса утлое суденышко и забросят его за невидимый барьер в волшебное царство, где ему предстоят невероятные приключения, как это случилось с принцем Тейгью, Вот его история.

Тейгью был наследником одного из первых правителей Мюнстера, что на западе Ирландии. Он отправился в морское путешествие для восстановления справедливости и спасения своих родных. Разбойник по имени Кэтман во главе флота, состоявшего из девяти кораблей, вторгся во владения Тейгью, опустошил его поля, предал огню деревни и отбыл в свою цитадель, захватив в плен жену принца — Либан и его двух братьев.

Тейгью отправился с сорока воинами, одним пленником из банды Кэт-мана и с неистовым желанием освободить свою семью. Он повелел построить прочный корабль — куррах с крепкими мачтами и мощными веслами, каркас корабля был обшит, как гласит легенда, прочными шкурами сорока быков.

В одно ветреное мартовское утро они спустили в Кефри Хед на воду небольшой корабль, и тот заскользил по гальке в объятия, волнующегося моря. Замелькали весла, ирландцы отправились навстречу ветру и ледяному дождю, и вскоре Тейгью и его сорок воинов скрылись вдали.

Они плыли уже около месяца, ничего не видя на просторах безбрежного волнующегося моря, кроме гладких коричневых голов любопытных тюленей, рыб, выпрыгивавших из воды, фонтанов китов на горизонте. Дважды заходили на безымянные острова для отдыха и пополнения запасов пищи и воды. Последние шесть недель они не ступали на твердую землю и плыли в сплошном тумане, который только иногда перемежался полосами просветов да отблесками солнечного света.

Люди притихли и предались унынию. Проводник, прикованный цепями в носовой части судна, встревожено вглядывался в туман, но скоро потерял ориентиры и без всякой надежды сказал: «Мы заблудились и дрейфуем вместе с морским течением. Я не знаю, куда нас вынесет».

Сразу после его слов послышалось завывание ветра, который набросился на корабль, словно сокол на добычу. Море вздыбилось выше мачт и обрушило ревущие громады ледяной воды на нос корабля. Задыхаясь под яростным напором стихии, люди упорно гребли, вцепившись в весла одеревеневшими пальцами. Тейгью криками подбадривал команду, он направил корабль против ветра, и люди гребли весь день и всю ночь.

Наконец наступило утро и шторм утих. Взошло солнце и усыпало бриллиантами гладь моря. Люди подняли паруса, корабль взял курс на запад, и солнце согревало путешественников, пока они отдыхали. И вот вдали показался берег. Они подплыли к нему, и вскоре корабль уже плавно скользил по зеленоватой воде широкого устья реки с такой чистой водой, что путешественники могли без труда рассмотреть мелькание розового лосося на фоне серебристого песка, устилавшего дно. Берег по обеим сторонам был обрамлен лесом, из которого доносилось пение птиц.

Тейгью и его люди пристали к берегу и вытащили на прибрежную гальку свой куррах. Затем они отправились в лес.

Путешественники сразу догадались, что это необычное место. В Мюнсте-ре весна еще только начиналась, и черные стволы деревьев торчали из голой твердой земли. Здесь же деревья стояли в зеленом убранстве и были увешаны плодами. Их ветви тихо покачивались, словно прислушиваясь к пришельцам, гулявшим под ними. Все эти деревья с древнейших времен почитались ирландцами священными, и любой, срубивший их, мог поплатиться жизнью. Там росли могучие дубы, ирландцы одухотворяли их с тех пор, как время начало свой бег: ведь всем известно, что дубы стонут во время рубки. В изобилии росли увешанные спелыми плодами яблони — плодородные стражи бессмертия. Встречались заросли орешника с ветвями, отягощенными желтыми гроздьями орехов, которые в Ирландии вознаграждают вселенской мудростью тех смертных, кому повезет их отведать.

Уже через несколько шагов лес начал редеть, выглянуло солнце, и он стал больше напоминать парк. Вскоре они очутились на опушке, и перед их взорами открылась страна, которую лес скрывал от посторонних глаз. Послышался смех и радостные восклицания путешественников. Широкая, гладкая равнина тянулась до самого горизонта. Она вся была устлана ковром бело-зеленого цветущего клевера. Посреди нее высились три поросших травой холма, защищенных замками с высокими стенами. Люди направились к ближайшему из них. У мраморного крепостного вала им встретилась веселая, сияющая леди. Казалось, она их поджидала. В знак гостеприимства она назвала Тейгью по имени и отослала к следующему холму, где эта сцена повторилась.

Путешественники подошли к третьему холму, как им было указано, прошли под огромной аркой ворот и оказались во дворе замка, где в центре росла раскидистая яблоня. Ее ветви были усыпаны белыми цветами и уже зрелыми плодами.

Под сенью ветвей прогуливалась женщина, прекрасная, как цветок, а ее волосы напоминали серебристые лепестки. Она спокойно осмотрела путешественников и снова назвала Тейгью по имени. При звуке ее голоса настороженность оставила его, и он спокойно выслушал ее речь.

Она называла себя Клиодна Зла-товласка и была из народа богини Дану; остров принадлежал ей, а плоды этой яблони обладали такой силой, что смертный, отведавший их, никогда не почувствует голода и всегда будет стремиться вернуться на остров. Когда фея предупредила их, что день, проведенный в ее королевстве, равен году, Тейгью сразу вспомнил о цели своего путешествия.

Волшебница обещала дать три подарка. Первым подарком были три птицы, которых она сняла с веток яблони. Одна из них была синей с малиновой головкой, другая — алой с зеленой, а третья была разноцветной, и ее головка отливала золотом. Первый подарок, как сказала фея, поможет добраться до места сражения. Второй подарок оказался изумрудным кубком, который будет охранять его жизнь до тех пор, пока Тейгью будет им владеть. Ее третьим даром было предсказание. Она сказала ему, какая смерть ожидает его. И принц узнал, что это время еще не настало. Фея обещала быть с ним на берегу реки Войн, когда дикий олень поднимет его на рога и убьет.

Когда она умолкла, они улыбнулись друг другу. Уж таково было могущество феи, наделившей Тейгью бесстрашием, в то время как его люди переминались с ноги на ногу и озабоченно перешептывались. Но они не раздумывая отправились следом, когда Тейгью с феей покинули двор замка и по цветущему полю, через заколдованный лес вернулись к кораблю. Вода тихо плескалась вокруг носа судна, обращенного к устью реки. Высоко над его мачтами в ясном воздухе порхали три птицы и пели не умолкая. На берегу осталась стоять Клиодна Златовласа, ее стройная фигура искрилась неземным светом. Она замерла на месте и лишь проводила принца взглядом.

Когда куррах вышел в открытое море, Тейгью оглянулся в последний раз. Пелена тумана, поднимавшегося над водой у берегов острова, медленно застилала его очертания, клубилась среди деревьев и вокруг одинокой фигуры феи, пока не укрыла вершины даже самых высоких дубов.

Затем туман вьющейся белой лентой стал струиться над поверхностью воды, а вскоре и эти ленты исчезли, и на месте, где еще недавно стоял остров, плескались морские волны. А красный куррах, подгоняемый попутным ветром волшебного царства, взял курс на юг. Над его мачтами порхали три птицы и выводили свои рулады, а на палубе спали воины из Мюнстера.

Они проснулись только когда прекратилось пение, а птицы, улетая домой, превратились в три черных пятнышка на северном горизонте неба. Наконец куррах уткнулся носом в прибрежный песок, и его паруса обвисли.

Путешественники оказались на берегу узкого залива, врезавшегося в берег суровой, поросшей соснами земли. На другом берегу возвышалась деревянная крепость. С ее башни свисал флаг пирата Кэтмана, похитителя жены Тейгью и его братьев. Воины Мюнстера прибыли на место битвы.

Оставив своих людей стеречь куррах, Тейгью вооружился и отправился на разведку. Шагая по прибрежному песку, он услышал, как кто-то негромко зовет его со стороны залива. Лохматый лодочник, налегая на весла своего ветхого суденышка, вскоре причалил к берегу. Это был брат Тейгью Йоган, уже год влачивший жалкое существование в плену у пиратов.

Он сообщил, что жена Тейгью была жива и невредима, но находится в заточении. Кэтман собирался взять ее в жены, но отложил исполнение своего решения, вняв ее мольбам. Тейгью прибыл как раз вовремя, двое родственников разбойника готовили заговор, к ним тайно присоединились Иоган и его брат Эрнелах, Йоган рассказал про оборонительные укрепления Кэтмана и перевез Тейгью и его людей на противоположный берег, где среди деревьев скрывались мятежные родственники пирата.

И так случилось, что ирландский принц отомстил пришельцу, к его маленькому отряду из сорока человек присоединилось еще семьсот воинов. Воины штурмовали крепость в ту ночь, когда Кэтман и его люди были пьяны после пиршества. Это было жестокое сражение, и в конце ирландец предал крепость огню. Среди языков пламени и толпы кричащих людей Тейгью один на один сражался с Кэтманом и, в конце концов, под градом его ударов упал на колени. Но изумрудный талисман феи придал ему силы подняться и одним ударом снести с плеч голову врага Тейгью получил тридцать ран, но остался жив.

Смерть настигла его много лет спустя после их возвращения в Ирландию. Он жил счастливо до того самого дня, когда белый олень напал на него на берегу реки Бонн., я снова перед ним появилась фея заколдованного острова, как и обещала много лет назад.

Ни в одном из своих рассказов об этом приключении ни Тейгью. ни его люди не могли указать то место в океане, где они пересекли границу, отделявшую их собственный мир и волшебного царства, Они просто не знали этого. Границы другого мира постоянно менялись. Примечательно» что это произошло, когда куррах дрейфовал, по течению и сбился с курса. Также важно отметить, что сам переход этой границы связан с хаосом, принявшим облик шторма. Волшебный мир являл собой полную противоположность миру смертных, и вещи в этом мире обладали естественным стремлением к неопределенности. Ослабить смертельную хватку закона и порядка можно было только найдя проход, соединяющий два разных мира.

В те дни, несмотря на отважные попытки людей постичь природу вещей, окружающий их мир был полон неожиданностей. Смертных пугала не только неизведанность окружающей дикой природы — неотмеченные на карте моря, омывавшие землю, смутно вырисовывавшиеся вершины гор и леса, наступавшие на их поля, поселения и замки. Окружающий мир был полон опасностей, но еще большая неопределенность была у них прямо под боком: пространство и время мира смертных, казалось, не были непрерывными, и эти разрывы служили проходом в места, где человеческие законы ничего не значили.

Вовсе не удивительно, что люди придавали большое значение определениям. Ведь вещи и явления могут быть легко поняты по их названиям, и люди думали о своем мире, как о сочетании противоположностей. Времена года, например, делились на зиму, когда природа спит, и лето, когда земля расцветает, и, соответственно, время легко разграничивалось на темную ночь и светлый день.

Но что сказать о времени, не имевшем своей противоположности, и таким образом свободном от этой классификации? Что можно сказать о рассвете и сумерках, которые нельзя было отнести ни к дню, ни к ночи? А полдень и полночь? А ночи после 31 октября, или канун праздника Самайн (впоследствии названным Днем всех святых), и 30 апреля канун праздника Бельтейн (позже названным Майским днем)? В эти ночи случались самые загадочные и удивительные вещи. Все законы смертных утрачивали силу, и царствовал хаос. В такое время проход между миром смертных и другими мирами был наиболее доступен. То же самое и с пространством. Смертные любили обозначать его границы. Люди создали страны, графства, районы, крепостные стены и заборы. Все подчинено интересам деления и очерчивания пространства, которое они населяли. Вопросы границ считались столь важными, что по всей Европе во время весеннего обряда Разбивки Границ все известные границы собственности хлестали ореховыми прутьями, а иногда доставалось и мальчикам, которые затем обходили границы территорий. Но были и естественные разграничители: разделение территорий отмечали реки, берега морей, озер, броды, перекрестки, изгороди, стены и пороги. Все они не принадлежали ни к одному месту и служили входом в волшебное царство.

В подобных местах люди держались настороже, зная о возможности странных встреч. Духи усопших свободно скитались по земле, и что интересно, ирландец, рискнувший отправиться куда-нибудь в канун Самайна или Бельтейна, никогда не оглянется назад, если услышит за спиной звук шагов, потому что ему хорошо известно, что это шаги мертвеца. В Уэллсе поговаривают, что на каждом перелазе сидит привидение. В такие ночи очень любят летать ведьмы. И можно узнать будущее. Если ждать на крыльце англиканской церкви, можно услышать голос, перечисляющий имена тех, кто умрет в наступающем году. В ночи перед изменением времени года феи отправляются в царство людей, а их могущество достигает своего пика. Эти праздничные процессии фей известны как парад фей. Часто цель их путешествия бывает благотворительной: Силье ездила, как уже было сказано, благословлять урожай смертных.

Должно было наступить время, когда люди начали бояться в эти праздничные ночи проделок фей. Но еще до того, как два народа отошли друг от друга, люди накануне праздников пробирались в поля, надеясь увидеть танец фей на зеленой лужайке и послушать их прекрасную музыку, или увидеть, как открывается дверь, ведущая в глубь холма, и появятся отблески сияния волшебного царства, что находится внутри, а может быть встретить великолепную процессию. В те беспечные дни люди не колебались, как это будет позже, если им предоставлялась возможность отправиться в рискованное путешествие, которое приведет их в неизвестные земли и через границы, которые они могли и не распознать. Морское путешествие Тейгью относится именно к таким историям, как и приключения уэльского властителя по имени Пвил, который отправился на охоту, изменившую его жизнь.

Пвил был принцем Даифеда, что на юго-западе Уэллса, В один из осенних дней, когда воздух свеж и прохладен, ему захотелось поохотиться. Со своими людьми и охотничьими собаками он направлялся через поросшие лесом холмы к узкой долине реки Кач, где видели прекрасных оленей.

Они ехали весь день, чтобы добраться до места. Ночь они провели на открытом воздухе, и еще до того, как солнце возвестило наступление утра, Пвил поднял своих людей и собак на охоту. Собаки что-то вынюхивали и сновали под копытами лошадей, когда с первым лучом солнца вся компания направилась в глубь леса. Вскоре собаки взяли след и начали преследование, с визгом и лаем пробираясь сквозь подлесок.

Пвил пустился вдогонку. Он обогнал своих людей и не обращал внимания ни на каменистую почву, ни на хлеставшие его ветки. На мгновение принц потерял из виду своих собак, но вскоре заметил их на краю небольшой прогалины. Пвил придержал взмыленного коня и присмотрелся. На полянке свора незнакомых ему собак набросилась на бьющегося в судорогах крупного оленя, которого они только что завалили. Таких собак ему еще ни разу не доводилось видеть: их белая шерсть переливалась и сверкала на солнце,, а глаза и уши были рубиново-красными. Принц немного подождал, но ! никого не было видно, и только незнакомый безмолвный лес окружал его. Он пожал плечами, выехал на прогалину, отогнал диковинных псов и дал возможность своим собакам подкормиться мясом убитого оленя.

Через некоторое время Пвил заметил, что за ним внимательно наблюдает высокий мужчина в охотничьем платье, сидевший на прекрасном коне.

— Я не приветствую тебя, незнакомец,— сказал этот человек.— Бесчестно присваивать себе добычу другого.

Принц весь напрягся от этого обвинения.
— Как называется твоя страна, незнакомец?— спросил он.
— Энвфн,— ответил одетый в серое охотник.

Энвфн означало «другой мир». Пвил понял, что он где-то, то ли когда преследовал оленя, то ли выехав на поляну, пересек границу волшебного царства.

— Я Эйрон, король Энвфн,— сказал охотник.
— Только скажи мне, как я могу смыть свой позор, повелитель.
— Поступим так,— сказал Эйрон,— ты в моем облике отправишься в Энвфн и будешь царствовать там один год и один день. Все это время ты будешь обладать всем моим могуществом, и самая прекрасная женщина будет согревать твою постель. Я же приму твой облик и буду править твоей страной. В конце года тебе придется сразиться с моим врагом вместо меня. Это Хэвган, его земли граничат с моими, и он каждый год сражается за них со мной. Если ты победишь, мы снова встретимся с тобой на этом месте.

Пвил согласился, и они направились к дальнему краю прогалины. Эйрон указал на сверкающий вдалеке дворец.

— Вот моя страна,— сказал он, а когда смертный пришпорил коня, добавил: — Старайся поразить Хэвгана с одного удара. Второй удар только восстановит его силы.

Затем Эйрон уехал, но перед тем, как углубиться в лес, он оглянулся и поднял руку. Пвил с удивлением заметил, что человек, махавший ему рукой, был он сам. Принц бросил взгляд на свои руки, державшие поводья. Это были руки Эйрона.

В чужом облике Пвил отправился в Энвфн, с любопытством разглядывая незнакомые места. Тропинка вилась по зеленому полю, окаймленному сверкающими ручьями. Невдалеке стоял замок, блестела под солнцем черепица, развевались на ветру флаги.

Ворота замка были открыты, и когда Пвил в них въехал, вышел конюх и принял у него коня. Рыцари в золотых доспехах обступили его, все были молоды и веселы, и, болтая про охоту, они вошли в зал. Пвил понял, что Эйрон был любим в своем мире»

В очаге потрескивал огонь, длинные столы были накрыты для пиршества. Его поджидала жена Эйрона. Король не обманул — это была самая прекрасная леди из всех, кого Пвилу доводилось видеть. При свете пламени ее волосы отливали золотом. Тело ее было настолько прозрачным, что принцу казалось, он видит красную жидкость, стекавшую вниз по горлу, когда она выпила красное вино из его кубка. Весь вечер во время пира она сидела рядом, улыбаясь ему и нежно с ним заговаривая. Было ясно, что жена Эйрона любила своего мужа, и Пвил отвечал ей тем же. Но когда придворные, наконец, удалились, и чета отправилась в спальню, Пвил лег в постель лицом к стене и замер, не отвечая на ее ласки. Хотя он и был в чужом обличии, он не мог прикоснуться к чужой жене.

И весь год повторялось одно и то же: каждый день проходил в пирах, на охоте и веселых развлечениях с королевой Энвфна, но каждую ночь Пвил, не говоря ни слова, отворачивался к стене.
В конце года Пвил вооружился и отправился на поединок с Хавганом. Рыцари Эйрона сопровождали его к месту сражения у брода через реку, разделявшую два царства волшебной страны.

Когда противник увидел его, то поднял свое копье и закричал:
— Слушайте меня все. Эта схватка один на один между двумя королями решит, кто будет править на этих землях. Пусть никто кроме нас не участвует в нашем поединке.

Их сторонники отошли назад, и два короля направили своих коней на исходные позиции. Тогда Хавган кивнул, опустил свое копье и воины пришпорили коней. Со страшным грохотом они схлестнулись посреди брода. Хавган закричал и его крик подхватили воины на обеих берегах реки. Копье Пвила ударило прямо в центр вражеского щита, раскололо его пополам и пронзило доспехи противника.

Король волшебной страны припал к гриве своего коня, затем упал и его кровь окрасила воду в реке.

Свет стал угасать в его глазах, когда он посмотрел на своего противника. Казалось, что Хавган в это мгновение узнал Пвила под обличьем Эйрона.

— У меня нет к тебе вражды,— сказал он.— Но раз уж ты начал этот поединок, даруй мне смерть и облегчи мои страдания.

Тут Пвил вспомнил последние слова Эйрона.

— Пусть кто хочет нанесет ему следующий удар,— сказал он,— а я свое дело сделал.
— Я больше не смогу защитить вас,— крикнул Хавган своим людям, кровь выступила на его губах, и он умер прямо на месте. Принц посмотрел на поверженного короля, на столпившихся на другом берегу воинов и сказал:
— Решите между собой, кто захочет присоединиться ко мне, и закончим эту битву.
Один за другим соратники Хавгана приближались к нему и давали присягу.

Так стараниями Пвила королевства объединились под началом Эйрона. На следующий день смертный покинул дворец и в одиночестве отправился на прогалину, как и было условлено.
Волшебный король в облике смертного уже поджидал его там.
— Я справедливо правил в землях Дайфеда,— сказал он.
— Я смыл свой позор,— ответил ему Пвил.

Они пересекли поляну и помахали друг другу. Теперь каждый отправился в родные места, а как только они пересекли границы прогалины, каждый обрел свою собственную плоть.

Когда Эйрон появился во дворце, придворные, как обычно, приветствовали его, так и не узнав о его долгой отлучке. Но его жена, хотя и весело беседовала с ним и пила вино из его кубка, казалась отчужденной. После пира Эйрон направился в спальню и заключил жену в объятия, ведь он так скучал по ней, но она холодно отвернулась от него.

— Что это?— спросил Эйрон.
— Почему ты ласкаешь меня сейчас, хотя целый год даже не прикасался ко мне?— горько сказала она.
— Конечно же я прикасался к тебе,— ответил ей Эйрон.

Она в ответ покачала головой. Король умолк, задумавшись над преданностью смертного, занявшего его место.
— Прости меня, моя леди, — нежно сказал он,— но весь этот год я был далеко от тебя.
Тут король рассказал ей, как все было.
— Это был преданный друг, забывший о себе ради тебя,— сказала королева.
— Я согласен с тобой, — вторил ей Эйрон.
— Ну тогда ты можешь... — начала она, но засмеялась, и все было хорошо.

Вот так смертный и волшебник стали верными друзьями на всю жизнь. Они вместе охотились то в мире смертных, то в волшебном царстве, одаривали друг друга ловчими соколами, гончими псами и лошадьми. Когда люди узнали о доблести Эйрона, то чаще стали называть его Главой Энвфна, чем Принцем Дайфеда.

Такая крепкая дружба и легкость перехода из мира смертных в волшебное царство были редкостью даже в те далекие времена, а спустя века стали еще реже. Царство людей распространялось все шире, оттесняя дикую природу. Волшебное царство отступило и только изредка давало о себе знать в дальних уголках нашего мира.

Говорят, случалось так, что моряк лениво разглядывал гладь моря с борта своего корабля, как вдруг, словно в горном озере, перед ним отражались горы, обрамленные высокими деревьями, с замками и башнями на них. В зеленоватой глубине он мог подсмотреть, как пастухи пасли стада или всадники отправлялись на охоту. Тень его корабля словно тень облака пробегала по этим полям и холмам, и какие-то существа внизу поднимали свои любопытные личики и даже могли встретиться с ним взглядом. Говорят, далеко за пределами Шотландии было королевство, которое называли то Лох-лен, то Сорча. (Шотландцы говорили, что дети этого короля были тюленями, когда плавали в море, и принимали человеческий облик, когда ступали на твердую землю. Они нигде не чувствовали себя дома, потому что «уготовано им так, что тоска по морю станет тоской по суше, а их тоска по суше станет тоской по морю».)

На диких западных берегах Ирландии и Норвегии люди, наблюдавшие малиновую дорожку от заходящего солнца, могли заметить туманные острова, вздымавшиеся среди волн. Им было известно, что они принадлежат волшебному царству, что можно было увидеть огненные от» блески солнечных лучей в окнах его замков. Но эти острова потом всегда бесследно исчезали в море. Ирландцы прозвали их сначала Блаженны» ми Островами, а потом давали им множество названий: Тирна Нег, или Страна Молодых, Терн Эйл, или Другой Мир. За побережьем Уэллса лежал Инис Гуидрин, или Стеклянный Остров, названный так потому, что ворота замка, возвышавшегося на нем, были сделаны из стекла и сверкали на солнце как хрусталь.

Да и на суше волшебные королевства скрывались в поросших травой курганах, и в канун Дня всех святых они могли открыться или даже взмыть в воздух, так что можно было увидеть внутри них сверкающие дворцы. Это могло произойти не только в Ирландии, но и в Шотландии.

Если можно было попасть в эти призрачные места, как однажды отметил один путешественник, то можно было бы доказать, что они полны света, солнце там сильнее отливало золотом, а луна — серебром, чем светила мира смертных, цветы благоухали сильнее, а плоды были слаще.
— Все в волшебном царстве отличается этой особенностью,— сказал он,— и именно потому можно догадаться, где ты оказался.

И неудивительно, что некоторые из молодых искателей приключений навсегда покидали родные места и оставались в волшебном царстве. Человек по имени Логейр, сын короля Коннахта, поступил именно так. Логейр сражался в битве на стороне волшебного короля Фиахна и так полюбил его страну, что оборвал все связи с человеческим миром и этим разбил сердце своего отца.

Другим таким искателем приключений был ирландский вождь О'До-нахью, столь блестящий воин, что даже Туата слагали гимны в его честь. О'Донахью покинул свою крепость одним майским утром и вошел в воды озера Киларии, Он погрузился в озеро, и его никто больше не видел.

Века спустя каждое такое утро О'Донахью навещал родные места. Как только солнечные лучи касались горы Глена, что на берегу этого озера, вода в нем пенилась и в фонтане сверкающих брызг появлялся всадник на белом боевом коне. Позади него толпы молодых людей и девушек танцевали под музыку серебряных колокольчиков и исчезали вместе с ним в прибрежном тумане.

Приближалось время, когда смертные, пересекшие границы волшебного царства, если конечно такое случалось, уже не могли вернуться назад, они навсегда были потеряны для своего мира, если только их не спасал другой смертный, а такое иногда случалось. Границы между мирами начинали закрываться, и смертные уже не больше вкусить волшебной пищи дотронуться до волшебного золота.

Они страстно влюблялись в фей что иногда случалось, но такая любовь становилась источником не чаемой печали.

Поговаривали также, что с веками народ Гуафа уменьшился в размерах. Когда замечали их пышные процессии или видели их танцующими в ночи, это уже не были высокие короли и королевы. Эти существа могли поместиться на человеческой ладони, а их пение было не громче стрекота насекомых в траве. Женщины бы красивы и обладали прекрасной фигурой. Они появлялись в платьях из тончайшей материи, расшитой золотом, а боевые доспехи крошечных рыцарей сверкали как драгоценные камни. Воздух вокруг них мерцал волшебными огнями, и всё было великолепно, и еще долго в воздухе после их исчезновения оставался благоухающий запах.

Ходили слухи, что принцы иногда становились еще меньше, настолько крошечными, что гарцевали на оседланных кузнечиках вместо лошадей, а их парадные доспехи были сделаны из чешуи рыб. Они уже жили не в холмах и морских глубинах, а дуплах дубов, цветах колокольчиков и под листьями ольхи и березы.

Героические обитатели волшебной страны растворились среди многочисленных волшебных существ, населявших леса, поля, озера и реки с момента появления этого мира.

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10